манюня

У нас один год был лосёнок жил. А лосёнок жил... за Троицу мать бы́лъ на кла́дбишшах, а мы с Михалычем в поле паслись, скот пасли, что короwа бы́ла. И за школой, вот где школа сейчас под горой там (в) поле паслись. А мать приехала с Опочки, и ну и пошла в лес поросятам травки порвать, листики такие собирали в лясу. Ну от. А мы стоим, коровы ходят, собачка с нам бы́ла, она всё ходит вдоль кустов да тяв-тяв, тяв-тяв. Я: «Туузик, а чаго ты лаешь? Иди к нам сюда, короwы ни пойдут туда в кусты», — а он всё пробяжи́т да тяв-тяв, тяв-тяв. Ну wот, а мать пришла с этой с церкви-то, с кладбишш, ну и пошла в лес туда к нам, близко за травой, в кустики. А мы-то ня знали, что она пошла, нам она не пришла не сказала. Стоим мы с ним так разговариваем с Михалычем, на́, слышу: «Вась! Вась! Вась!», — таким нешшастным голосом, мать кричит. Говорю: «Вась, это ж мамка кричит где-то?». Я говорю: «Ну послушай, мамка где-то в лясу кричит». Ну wот, а это он: «Да тебе послышалось». Она опять: «Вась, Вась», — он ринулся, побяжал в кусты. А оказывается как: она пошла в кусты, там дорожка. Ну, захотела бабка в туалет, так сказать, ну как она там присела, а по этой дорожке маленькый от такой лосёночек бяжи́т.

А мать тут: «От ты, — говорит, — тяперь моя». Да, она выскочила, да цапе́ль этого лосёнка вот так в охапку и яго повалила. Ну, лосёнок же всё таки дикий, как хочешь, зьверь. Ну вот, она яго к зямле-то прижа́ла, на него лягла вот так, вот она и закричала-то нам. Ну вот, тот пришёл, а я не могу, всё моё. Я бросила короw да через эти кусты, через болотину там к ним я как выскочила, а мать ляжи́т. И вижу, что что-то шаве́лится, я думала, что зьверь какой на няё напал. Мне сразу ноги и руки отня́ло, я бух и всё, я ни с места, ни ходячая, ни ляжачая, не понять какая. Вот кое-как я ползком-ползком, доползла до них. Мать и говорит: «Это лосёнок! Это лосёнок!», — ну вот, не зьверь, это лосёнок. А на Михалыча говорит: «Иди домой за ножиком». Ну от: «Не дам! — я закричала, — ня дам, не дам, не дам!». Они хотели, ну прирезать этого лосёнка, как тялёночка маленького.

Ну от, и он такой был, что Михалыч взял вот так за ножки за перéжние, за задние, вот так на шею положи́л, так. Так на сябе домой принёс, принёс, так в сарай пустил. Мать забра́ла короw, домой погна́ла вечером, а я оттуда вот, от школы, я до дому два с половиной часа шла, я не могла идти, я проползу нямножко, поляжу: «Зямелюшка, матушка, дай мне силушки, подними мяня». Пройду несколько шагоw, опять бух! Я не могла идти, мне отня́ло ноги и руки, всё! Ну вот, пришла. А кого́ ж! А оказывается, этого лосёнка мать бы́лъ убита, а он остался сироткой, а он чувствовал короw, коровы-то ходят, молоком пахнет от них, от этот лосёнок по дорожке пошёл сюда к коровам. А мать-то тут яго поймала. И вот она с Троицы, с июня дяржала до октября месяца, жил он в нас. Мы, правда, в Бязде́дове жили, она одна здесь жи́ла. И вот она тут яго дяржала, этого лосёнка. Выросла большая лосиха!

А сын мой ходил как раз в четвёртый класс. Ну, доставалось яму от ней. Он возьмётся дразнить и пойдёт яблочко сорвёт, дасть яблочко. Если дасть круглое, она есть ня будет, обязательно чтоб надо разрезать. Если круглое, оно покатилось, она ногой будет до тех пор бить, пока яго вдрызг разобьёт, вот это яблоко. Не любила что-то крупное, вот это круглое. Не любила соwковую лопату! Если она ляжит wот так, она не тронет, а если wот так, она-то всё-таки крутится, будет до тех пор бить, пока или отбярёшь эту лопату, или что-нибудь она сделает, она разбивала яё. Ну вот, он сядет на стýла, возьмёт свёклину, пойдёт в огороде вытянет, обчистит, начинает кусочком, отрежет, ей даст, она съесь, он яшшо тихонько так режет, чтоб подрáзнить яё, а она ждёт-ждёт, не дождётся, как сунет яго вот так мордой — он к верх ногáм со стула полятит. И большая! Прозвал он яё Манюха. Она девочка бы́ ла Манюха. И вот мы хоть в Бяздéдове жили, а калитка-то у нас уже бы́ла, всё кругом загоро́жено, она не выпускалася никуда, и мы сразу сообшшыли в союз охоты. Если б мы яё зарезали, и [они] узнали, нам, как раньше было, пятьсот рублей штрафу дали б за няё, ну мы ня зарезали, она выросла большая.

(А как её выпустили вы?) А к нам приехали, взяли яё, нам деньги, матери деньги заплатили, и яё забрали, вот во Пскове бы́ла ВДНХ. На ВДНХ. И наша одна бригадир колхозный поехала на ВДНХ и яё видела там. Она подходит, она стоит голоwку опустилши, она: «Манююх, Манюх!». Это она почувствовала, что яё зовут. Ох, как заходила она там, как заходила! А там которые дяжурные-то ходят: «Вы зачем, — говорят, — яё трягожите?» «А я, — говорит, — ня трягожу, я позва́ла её так, как яё зовут. А как яё зовут? А Манюха». Ну wот, и она погладила яё, а она, вот животное, а слязýньки, кóтяца w ней. Вот она приехала, нам сказала.

А яё взяли в зоокомбинат, она уже ручная, яё выпустить няльзя было, яё бы убили, она б пошла к людям. Вот яё дяржали там, где дяржали таких лосей, которые… ну как бы их доили, вот это, и вот яё поместили туда, она бы́ла тут в зоокомбинате. А что с ней случилось, я ня знаю. А бувáло, мы когда идём с Бяздéдово к ней по дороге. Она же, мать ня знала, что это кто-то свой идёт. Э! Заходит, закрутит, всё, ласково дожидает, что кто-то придёт. Ну от, а если чужой кто идёт и ня обязательно, что к ней заходют, а по дороге, она вот тут на шее как выставит так шерсть поднимет вот эту, глаза кровью нальются, заходит она, не своя, понимала.

Вот это окно у нас, мать не закрывала, оно открыжнóе было, от придёт домой с работы, сядет поесть, а она подойдёт, откроет окно, мордочку свою вставит туда: давай ей. Если мать что-нибудь ей ня даст! Она пойдёт, придёт в коридор, сюда. Всё, что может обороти́ть, оборóтит и под дверью ляжет! Вот [у] ней ня закрывалась окно, она чярез окно wлязала. Такая нахалка была, всё!

(Манюня.) Ага, Манюня. Манюха, Манюха, Манюня. Любила лазóвые листья, рябиновые wеточки. Бувáло, Михалыч прядёт: сходит в лес рябиноwых wеток наломает, лазóвых наломает ей накидает. Она все обглодает, листья съест и даже шкурку эту обглодает.

(Сколько она отбы́ла получается?) С июня, да в октябре, в конце октября яё взяли.

(То есть несколько месяцев.) Рожек у ней не было. Не было рожек. Вот. Ушки, мордочка такая бы́ла. Любила, когда яё погладишь по мордочке, ой любила, а Сашке, вот сыну,
доставалось от ней, он любил дразнить яё, ну яму и доставалося.

(Копытом?) Нее, копытом не. Она мордой била, как цирýкнёт, готово дело, полятел. Много фотографий бы́ло сделано, а все раздали и сябе ня одной не оставили.