Чего стоит только вот этот перл, например:
Меня всегда эстетически раздражало — даже оскорбля-У меня просто слов нет. То есть есть, но всё больше ругательные, а их я лучше у себя придержу.
ло, — когда в академическом «Словаре современного русского языка» рядом с примерами из Аксакова, Толстого, Тургенева, Чехова я натыкался на цитаты из Бабаевского, Проскурина или Анатолия Софронова.
Получалось, что академический словарь академическим своим авторитетом как бы вводит этих сомнительных литераторов в святилище великой российской словесности.
При этом доля правды в мысли Сарнова есть, на мой взгляд. Мне всегда казались несерьёзным эскапизмом выражения Гаспарова в том духе, что он изучает любые стихи, и хорошие и плохие, и относится к ним одинаково. Гаспаров не может не понимать, что определённый уровень селекции неизбежен; в конце концов, существует довольно плотно заполненный континуум от полного графоманства до гениальных стихов, и это даже если не учитывать тот факт, что структурирование и заполнение этого континуума у каждого читателя происходит по-своему (что, в свою очередь, вовсе не отрицает понятия объективной ценности стихотворения, но не будем залезать и в эти ещё дебри).
Гаспаров пытается избавиться от проблемы выбора тем, что перекладывает её на плечи современников. Так, изучая поэзию Серебряного века, делает как можно более полную выборку по журналам, включая абсолютно всё, что в этих журналах печатали итп. Но "объективность" такого выбора при более пристальном взгляде оказывается очень сомнительной. Против такой объективности можно выдвинуть сразу много возражений. Во-первых, Гаспаров, ясное дело, не отказывается от изучения неопубликованных стихов Пушкина и других "заранее великих" авторов, тем самым нарушая свою "беспристрастность". Во-вторых, кто-то всё равно делает выбор — пусть не Гаспаров, так редакторы журналов сейчас, или сто, или сто пятьдесят лет назад; их выбор был столь же субъективным, каким мог бы быть выбор Гаспарова сегодня. На это можно возразить, что выбор этих редакторов пусть и не был объективным, но строил современную им картину литературы; но это тоже не совсем верно, ведь эту самую литературу составляли также книги (которые часто публиковались за свой счёт, причём как гениальные, так и графоманские), да и журналы были очень разного качества — Гаспаров ведь не будет сегодня изучать наряду с Бродским стихи из школьной стенгазеты? В-третьих, те самые редакторы, как и сами авторы, ненавидели друг друга и (что более важно) не признавали друг друга частью литературы (как на протяжении большой части 19-го и начала 20-го веков: "настоящая поэзия это Пушкин" versus "настоящая поэзия это Некрасов"): то, что сейчас эти яростные споры утихли, ничего не значит, ведь Гаспаров хочет полагаться на суждения современников.
Гаспаров очень хочет сбросить с себя (и с научного сообщества вообще) бремя отбора и выбора; на мой взгляд, это ему не удаётся и в принципе удасться не может; а то, что он закрывает на эту неудачу глаза, как раз и является эскапизмом (и в определённой мере вредит его исследованиям). Литературоведам стоит признать и помнить, что они неизбежно отбирают, хотя бы потому, что это действительно неизбежно. Эпистемологическая гигиена: если уж ты всё равно это делаешь, лучше делать это с открытыми глазами. Но это не значит, что (как считает Сарнов) следует целью науки поставить различение гениального и не-гениального, и вообще не учитывать "второстепенных" (по мнению Сарнова, естественно!) авторов.
